– Повелитель! Но вы несправедливы к нам… Мы никогда не помышляли ни о каком предательстве!

Николай не ответил, а снова махнул рукой хоасси:

– Продолжайте.

Драконы восторженно взревели даже раньше, чем маги подняли вверх очередные водяные столпы. Гард в отчаянии взглянул в небо и заскулил. Попытался что-то еще сказать, но без рупора его с берега расслышать было невозможно – да Николай и не пытался. Еще через несколько минут на поверхности воды начали показываться гребни и головы: десятки, сотни монстров разных мастей. Николаю некогда было разбираться, кто из них кто, он просто выискивал тех, на ком видел самые богатые украшения – пережиток стереотипов, что богачи всегда больше виноваты, чем нищие.

– Это все?

– Да, повелитель! – ответил уже другой, в золотой короне.

– Корону сними. В моей империи только я имею право носить корону, – он глянул на ближайшего демона: – Отруби ему голову, чтобы некуда было побрякушку пялить. И этому. Этому, – он случайным образом тыкал на тех, кто «рожей не вышел» и выглядел самым грозным.

Демонам только в радость, а Николай не мог остановиться, несмотря на плач. Рыбодетишки, оказывается, ревут точно так же, как и земные. Но злость выплескивалась медленно, будто по капле, пока море действительно не стало кровавым. Примерно после пятидесяти мгновенных казней Коля усилием воли заставил себя остановиться и прорычал:

– Теперь запомни, Глубина. Ты служишь мне. Без подачек и при моих условиях. Надеюсь, больше не увидимся при таких обстоятельствах.

Он развернулся к своему дракону, считая, что дело сделано. Но кто-то из хоасси заголосил:

– Склонитесь, недостойные, и возблагодарите лорда за милосердие, ибо каждый из вас сегодня заслужил смерть!

Он слышал вынужденные сдавленные крики благодарности, а от них становилось еще тяжелее. Во время полета до замка он себя не винил. Все-таки Николай обладал рациональным и довольно циничным характером. Он не убийца, но если надо убивать ради гарантии стабильности – что ж, не он избрал этот путь.

Ноэ догнал уже в замковом коридоре. Кивнул шорсир, чтобы отошли подальше и не слышали разговора.

– Мой лорд, я понимаю, почему вы это сделали. Вы были в ярости. А ваша ярость есть прямое следствие того, что белые взяли Тринадцатую в заложницы. Но все равно похвалю вас. Не было способа удачнее, чем демонстрация полной отстраненности при жестокости.

Благодарить за похвалу Николай не собирался, ему вообще надоело об этом думать. Он до смерти устал. Но мысль Ноэ озвучил верно, потому Коля и переключился, зная, что хоасси сразу поймет, о чем идет речь:

– А если она не выжила после ран, белые сообщат? Как вы думаете? А если они ее пытают – просто так, из ненависти? И что будет, если мы не сможем найти врага годами? Чего вы молчите, Ноэ, о чем думаете?

– О том, что после возвращения Тринадцатой вам нужно будет серьезно поговорить.

– А она точно вернется?

– Большая вероятность, что да, – Ноэ отчего-то улыбнулся.

– А о чем говорить-то? – вернулся Коля к предыдущей странной фразе.

– О ваших отношениях, полагаю.

– Вы там смеетесь, что ли? Нашли тоже время! И о каких еще отношениях?

– Хотя бы о том, что вы считаете ее своей женщиной и места себе не находите от беспокойства. Тринадцатая – шорсир и не может называться чьей-то женщиной. Но в вашем случае я ничему не удивлюсь, вы уже поломали кучу вековых традиций.

– Вы любовные романы писать не пробовали? Серьезный человек! Первый советник! А голова забита какой-то чушью, стыдно должно быть!

– Ваши наследники – это не чушь, а задача политической важности, мой лорд. Но хорошо, хорошо, в интимные вопросы пока лезть не буду.

– Вообще не лезьте!

Николай нервно распахнул дверь своей спальни, но был остановлен сразу несколькими парами рук. Шорсир аккуратно отодвинули его с прохода и вошли первыми, чтобы осмотреть помещение. Потому Николаю пришлось еще целую минуту делать вид, что он не замечает лукавой улыбки хоасси.

Волнение, казавшееся максимальным после битвы, с каждым днем только нарастало, побивая собственные рекорды. Через неделю оно начало наслаиваться на вязкую тоску. Николай даже радовался ограниченности своей фантазии – он и без того успел вообразить тысячи способов пыток, после которых Трина останется живой, но оттого они не перестают быть мучительными. В самом лучшем случае ее содержат в цепях в каком-нибудь каменном мешке. Убеждения Ноэ, что для шорсир такое испытание не очень-то тягостно, не успокаивали.

Чтобы отвлечься, Николай вплотную занялся внутренней политикой. Систему власти он мог описать как «тоталитарный беспросветный деспотизм» и пока даже не пытался отойти от этой схемы. До демократии тут общество будет зреть еще тысячу лет, плюрализма мнений отродясь не водилось, а гуманизмом можно только кур смешить. Если бы в ближайших поместьях дворянство уже наконец-то озаботилось разведением кур.

– Зачем ты убил свою жену, герцог? – интересовался он уже почти равнодушно.

– Так… жена же, – в отчаянии разводил тот трясущимися руками. – Кто ж знал, что я даже собственную жену прибить не могу? Она ж моя…

Николай тяжело вздохнул:

– Непатриотично это. Вот сколько твоей жене было? Двадцать семь? По моим прикидкам она могла родить еще десять детей. То есть ты вчера убил десять моих теоретических подданных. Сильных воинов или красавиц-дочерей, которых я потом смог бы взять в наложницы. Неужели думаешь, что можно вот так запросто взять и забрать у меня будущих воинов или наложниц в количестве десяти штук, а потом сделать вид, что так и надо?

Герцог рухнул на колени:

– Помилуйте, помилуйте, властелин! Клянусь сегодня же жениться на другой – и пусть она рожает вам подданных каждый год!

– Не пойдет. Ты мне уже не нравишься. Казните его. И огласите указ, что каждый, повинный в смерти моего подданного без моего ведома, сам отправится под топор.

Справедливости ради, если не зацикливаться на мелочах, люди здесь были немного распоясавшиеся, привыкшие к безнаказанности, но вполне себе люди: со своими тараканами, пристрастиями, комплексами и нередко привязанностями к близким. Если взять обычных слуг, то они вообще принципиально ничем не отличались от простых людей в родном мире Коли, только зашуганные слишком. Что-то наподобие крепостных или рабов у жестоких господ. Все эти выводы вселяли оптимизм: нет никакой тьмы в сути этих людей, просто жизнь у них темная, вот они и проявляют лишь худшие качества. И скорее всего в белой империи дела обстоят так же: знать выпячивает свою «святость», а кухарки и прачки почти такие же, как кухарки или прачки у черных. Ну, может, убивают их пореже. Хотя и в этом уверенности быть не могло.

Разумеется, его правление не вызывало восторга у всех, да и союз с белыми бесследно не прошел. За две недели Николай пережил десять покушений. Но Совет Тринадцати когда-то сделал верную ставку: попробуй-ка убить лорда при такой охране. Оказалось, что привыкнуть можно ко всему. Довольно скоро Коля и ухом не вел, когда в него летел болт из арбалета или в очередной раз шорсир впечатывали его лицом в пол. Серьезных магических атак больше не случалось, потому хоасси даже не было необходимости вмешиваться. То есть главный враг куда-то пропал…